Никогда не отпущу тебя - Страница 22

Когда песня на повторе заиграла второй раз, он стиснул зубы, наблюдая за тем, как белая лента ложится вокруг его пальцев. В голове промелькнула череда обрывочных образов: грязное желто-белое платье, косы цвета меда, ниспадающие ей на плечи, их кончики покоятся на ее плавной, едва наметившейся груди. Костлявые, исцарапанные ноги. Маленькая, разодранная ступня, балансирующая на скользком камне в нескольких футах от него, посреди бегущей между ними бушующей воды.

Свои последние в жизни слова она произнесла в его защиту, умоляя Калеба его отпустить. Он этого не сделал. Бешеный ублюдок вырубил его, а потом выстрелил в Гри, в самую милую, сильную, смелую девочку на свете.

***

Холден пришел в себя, рыдая и бормоча ее имя. На голову обрушилась боль от двух ударов в висок, полученных на берегу реки.

— Г-г-гри? Г-г-гри?

— Ты хотел сказать, Рут, — фыркнул Хозяин, протягивая ему кружку с водой. Холден медленно выпрямился на полу веранды, подняв глаза на окровавленную рубашку Калеба, и попятился назад, пока не оказался прижатым к дощатой стене фермы. Задыхаясь и дрожа от страха, он уставился на стоящее перед ним чудовище.

Калеб поставил кружку на край крыльца и кивнул головой на свежий холмик грязи во дворе перед домом. Полными ужаса глазами Холден проследил за его движением.

— Рут мертва, братишка, и можешь сказать мне спасибо за то, что я положил конец ее неправедной жизни. Она никогда больше не будет искушать тебя своими пороками. Мы едем на запад. Запад. По сути, это то, кто мы теперь: Калеб и Сет Вест (прим. West (англ.) — Запад). А теперь заткнись насчет Рут, или, если будешь пререкаться, я размозжу тебе башку. Она ушла. Скатертью дорога. Мы больше никогда о ней не говорим, и слава искуплению!

Пока Калеб шел к красному грузовику, припаркованному перед домом, и грузил коробку в кузов, Холден повернул голову в сторону и изверг на дощатый пол крыльца все скудное содержимое своего желудка.

Холмик земли был могилой.

Она была мертва. Гризельда была мертва.

Холден любил ее, и ее убили, когда она пыталась его спасти.

Кровь зашумела у него в ушах, как водопад, дыхание стало частым и беспорядочным, а маленькие руки сжались в кулаки.

— Неееееет! — закричал он. — Г-г-гри!

Он вскочил, спрыгнул с крыльца и побежал к ее могиле, но прежде чем он смог добрался до кучи вскопанной земли, размером со свернувшуюся калачиком тринадцатилетнюю девочку, Калеб обхватил его рукой вокруг пояса.

— П-п-пожалуйста… п-п-пожалуйста… О, Г-г-господи, п-п-пожалуйста! Г-г-грииииз!

— Я предупреждал тебя, парень.

Он почувствовал, как Калеб ударил его кулаком по щеке, но последовавшая затем темнота,стала облегчением.

Когда Холден проснулся, на улице уже стемнело, он был привязан к пассажирскому сиденью старого грузовика, Калеб сидел рядом с ним и вел машину.

— Хорошо. Ты проснулся. Скоро остановимся на ужин.

В голове у Холдена стучало, словно молотом по наковальне. Он крепко зажмурил глаза, потом дважды моргнул, красные задние фонари мелькали перед ним, как кровь на черном фоне шоссе. Ему потребовалось несколько минут, чтобы вспомнить все, что произошло ранее в этот же день — когда Калеб ушел в церковь, они с Гри пытались сбежать, но, должно быть, Калеб вернулся домой пораньше и проследил за ними до кукурузных полей. Он поймал Холдена в Шенандоа, и Холден велел Гри бежать…

Калеб ударом вырубил Холдена, застрелил Гри и похоронил ее во дворе своего дома, прежде чем навсегда покинуть Западную Вирджинию.

— О, н-н-нет, — зарыдал он, поворачиваясь, чтобы посмотреть в окно, — Нет. Н-н-не-ет. Н-н-н-нет.

— Перестань реветь, болван. Я и так не могу разобрать, что ты там болтаешь.

Холден сделал глубокий вдох и заговорил, так тщательно выговаривая слова, как только мог.

—З-з-зачем ты ее у-у-убил?

— Эта девчонка была чистым злом.

— Нет, н-н-не была.

— Я-то, наверное, знал ее лучше, чем ты. Это происходило снова и снова. Прямо на моих глазах.

— Ч-ч-что происходило?

— Похоть! — проревел он. — Похоть, проклятие и адский огонь!

Холден затаил дыхание и съежился, когда Калеб с яростью ударил по рулю один, два, три, четыре, пять раз. Снова и снова, пока Холден не потерял счет ударам, пока Калеб, наконец, не заорал:

— Ты обрел избавление, мальчик! Так пади на свои чертовы колени!

Холден забился в угол пассажирского сиденья, как можно дальше от Калеба, и сильнее прижался к двери.

— Тебе больше не нужно умирать за свои грехи! Ты можешь жить в благословенном свете спасения! Через ее кровь я сделал тебя прежним и непорочным!

«Ты, такой же, как прежде или сломлен, Холден?»

— Теперь… Никаких. Разговоров. О Рут. Никогда больше!

«Я сломлен, Гри. Я окончательно сломлен».

В жизни бывает такая боль, когда ты ее испытываешь, то искренне не понимаешь, почему она тебя не убивает. Кажется, что она должна тебя убить, что твое сердце должно прекратить биться, легкие прекратить дышать, а глаза прекратить видеть. Все должно просто… прекратиться. Такая сильная боль и такое бездонное горе просто не должны оставить телу никаких шансов на жизнь.

Холден медленно повернулся к окну, всматриваясь в отражение своего лица, наглядную картину скорби, отчаяния и поражения.

Весь ужас этой поездки на грузовике состоял в том, что тело Холдена уцелело, что он вынужден продолжать жить дальше с мыслью, что Гри умерла, пытаясь его спасти, пытаясь освободить их обоих, и что теперь он совершенно один. Пока они ехали на запад, в темноту ночи, сердце продолжало биться, легкие — дышать, его обожженные от слез глаза продолжали видеть. Он спрятал воспоминания о любимой девочке глубоко, глубоко, глубоко, в самые сокровенные тайники своего сердца, запер их на замок, а ключ зарыл на глубине могилы, в которой теперь лежала его красивая девочка в Западной Вирджинии.